44 дня. Столько времени понадобилось Петру Ильичу Чайковскому, чтобы написать оперу «Пиковая дама», которая вошла в классический репертуар мировой оперной сцены. Показы произведения русского композитора в постановке одного из ведущих режиссеров музыкального театра Оливье Пи прошли в Оперном театре Ниццы.
«Пиковая дама» считается оперой братьев Чайковских: либретто по одноименной повести А. С. Пушкина создал брат композитора Модест. Петра Ильича пришлось долго уговаривать согласиться писать музыку, но в конце концов он взялся за работу— «с самозабвением и наслаждением».
В либретто его зацепила тема судьбы и фатальности смерти, сильно интересовавшая его на протяжении всей жизни — как личной, так и творческой.
Вихрь судьбы
Проблема роковой неизбежности смерти уже была центральной, например, в его Четвертой симфонии, о которой он писал своей подруге и меценатке Надежде фон Мекк: «Это фатум, это та роковая сила, которая мешает порыву к счастью дойти до цели, которая ревниво стережет, чтобы благополучие и покой не были полны и безоблачны, которая, как Дамоклов меч, висит над головой и неуклонно, постоянно отравляет душу. Она непобедима, и ее никогда но осилишь».
Современники Чайковского вспоминали, что он настолько боялся смерти, что выработал строгие правила личной гигиены и запретил в его присутствии употреблять слова «гроб», «могила», «похороны». При этом он мог полностью довериться судьбе и, в обход собственных же правил гигиены, например, выпить стакан воды из-под крана в разгар эпидемии холеры. Именно эта ситуация и привела его к смерти от заражения холерой в 1893 году.
Центральной проблемой оперы «Пиковая дама» как раз и становится роковая неотвратимость смерти: сначала графини, затем Лизы, а потом и сошедшего с ума Германа.
Петербург Достоевского
Да, в опере Чайковского, в отличии от повести Пушкина, и Герман, и Лиза умирают. У Чайковского также появляется персонаж, которого нет у Александра Сергеевича, — князь Елецкий. Между либретто и повестью множество и других расхождений, в частности, в психологии характеров, прежде всего, Германа. У Пушкина — это холодный расчетливый игрок. У Чайковского — мятежная, полная противоречий личность, одержимая идеей. Идея сваливается на него как злой рок, подчиняя себе его волю и не оставляя иного выбора, кроме как слепо следовать ей.
Считается, что на характеры Чайковского сильно повлиял художественный мир Достоевского, поэтому как либретто, так и музыка поднимают в зрителе страхи, болезненные и беспокойные эмоции, тревожные предчувствия.
Режиссеру оперы Оливье Пи разными средствами удается блестяще передать достоевщину на сцене. Прежде всего, благодаря сценографии спектакля.
Вся опера проходит на фоне грязного заброшенного серого дома с побитыми стеклами в окнах, занимающего большую часть сцены. На оставшемся островке пространства — сломанный рояль. Герои периодически исполняют на нем музыку. Но что за звуки он может издавать? Только фальшивые, нервирующие, угнетающие. Разлад, болезненность, неприкаянность буквально давят на зрителя.
Культивация безумия
Но Пи двигается дальше эпохи Достоевского: в спектакле угадывается влияние и другого периода русской истории, фокусировавшегося на проблемах помешательства, рока, мистики и граничащей с галлюцинациями связи с потусторонним, — эпохи символизма. Во время просмотра невольно вспоминаешь пропитанный болезненностью и зацикленностью на роковой идее роман «Петербург» Андрея Белого.
Также у Пи появляется фигура, напоминающая существо из «Мелкого беса» Федора Сологуба — в его романе оно называется «недотыкомка»: это небольшой призрак, квинтэссенция душевного мрака и предчувствия смерти главного героя романа, сгусток его страхов. Неуловимая недотыкомка «дрожала, и дразнилась, — серая, безликая, юркая».
В спектакле мы угадываем недотыкомку в невысоком и щупленьком танцоре, который передвигается по сцене на пуантах и в черной балетной пачке. Он нелепый и нескладный, движения его несвязны и корявы, потому что всё болезненное и отравленное просто не может быть ладным. Он глумливый и абсолютно независимый от других героев, потому что умопомрачение вырывается за пределы их личностей и начинает жить в пространстве самостоятельно, умножая зло в этом мире.
Больше, чем единичный случай
Пи вдохновляется и образами современного Петербурга, периодически раскрывая на сцене полотна с фотографиями заброшенных зданий периода СССР.
Они — иллюстрация того, до какого предела может дойти одержимость идей и подчинение ей всех сфер жизни, и что исход у этого все равно один — разрушение и, в конечном счете, смерть, но уже не отдельно взятых людей, а целых поколений.
Анна Гусева